malyshi | Роды из кресла мужа - длинный рассказ

Это было год назад:

23/07/2003
Не могу спать. Внутри что-то шевелится, собирается, подбрасывает на кровати. И постоянно выныриваю из дремы, чтобы обнаружить себя ржущим. Игого. Буду мемуар писать.

...написал радостный отец, пока ребенок с мамой лежали в роддоме. и вылетел на десять дней из кресла у компьютера. ничего, теперь буду писать мемуар раскачиваясь и одной рукой...

Дома и в приемном покое

40-я неделя, «приданое» худо-бедно собрано, список «что брать с собой» проработан. Вот и расслабились, пока «приданое» лежит кучей, кроватка и коляска валяются набором частей, а в сумке для роддома кроме листика со списком – ничего. Мальчиков-первенцев ведь обычно перенашивают, правда?
23-е июля, четыре дня до назначенного срока, к восьми вечера идем на еженедельный монитор. На графике видно четыре красивых пологих холмика. «Прикольно, похоже, уже схватки появляются, а я ничего не чувствую» - говорит Женька. «А-а-а, предвестники» - говорю я, «может через два дня будешь рожать, а может и через неделю». Эксперт.
Приходим домой, ложусь спать, Женька бродит по дому. В полночь открываю один глаз. Женька бродит очень целенаправленно и озабоченно. «У меня схватки начинаются, ты спи пока». Ну, все правильно, согласно всем инструктажам дело небыстрое, пока нет периодичности в три-четыре минуты, в больницу торопиться ни к чему. Но глаз обратно не закрывается. К пол-первому просыпаюсь окончательно. Женька уже сильно озабочена – становится больно. На мои предложения как-нибудь подышать и принять какую-нибудь позу реагирует нервно. Как выяснилось, противу всяких обыкновений, ей переносить схватки и даже перерывы между ними гораздо легче лежа. Попозже вертикальное положение вообще не позволяло определить начало и конец схватки – больно все время. К часу ночи сижу над ней с секундомером, схватки идут каждые пять минут, больно. Дурацкое положение – жене плохо, а ты ничего не можешь сделать. Во время схватки разговоры и прикосновения только мешают. Остается делать вид что так оно и надо, все путем. Единственная помощь – отметил, что схватка почти всегда длится 50 секунд. Появился ориентир – можно считать до пятидесяти и ждать, когда отпустит. В перерыве – дремать. Запасенная в роддом музыка оказалась кстати. Еще один способ ориентироваться во времени.
Собираю сумку, к трем ночи схватки уже каждые четыре минуты. Едем в Ихилов. Там держат час на мониторе, меряют раскрытие – всего один сантиметр. Отсылают домой. Когда возвращаться? – Ну, сегодня родишь. Приходи когда будут регулярные схватки каждые три-четыре минуты. - Так ведь у нас уже! Вы же видели график! И сегодня только начинается, неужели до вечера ждать, ведь больно! - Ну, приходи через три-четыре часа. К слову, отношение сестер и врача в приемном покое сильно не понравилось: грубовато, жестко, напугали вместо того, чтоб успокоить. И во второй раз то же.
Дома кое-как забралась на четвертый этаж, легла на самый высокий из диванов. Организовал часы в поле видимости, вентилятор, одеяла, подушки. Лег рядом на детском матрасике. Женьке все время то холодно, то жарко, подушка под головой нагревается, их она постоянно меняла – тоже занятие. Становилось все больнее, начала плакать, стонать в голос. В перывах, если не проваливалась в сон, беспокоилась о соседях, обо мне, о том что вытерпеть еще неизвестное время без обезболивающего не сможет (планировали-то мы «роды в естественных условиях» - без обезболивающих и в специально оборудованной комнате. Но что толку от оборудования, если оно предназначенно для удобства стояния, сидения и прочих поз, а Женька может только лежать?) Добрый час уговаривал встать и перелечь в ванну – не встану, не хочу, отстань. Но мозги все-таки прокапал, в конце концов очутилась в ванне. Оказалось таки – облегчает, расслабляет, даже послала меня спать. «Спал» под дверью на матрасике. Очень боялись, что во второй раз отправят назад, поэтому оттягивали выезд, пока ванна помогала. Я дождался утреннего открытия магазинов, закупил всякого питья и вкусностей Жене на после родов. К девяти ванна уже почти не помогала. Короткими перебежками выбрались из ванной, обсушились и оделись, не вставая с кровати.
Впервые за год откинули в машине кресло до лежачего положения. Каждые четыре минуты Женька кричала, уже ничего не стесняясь - получалось как-то бодрее. На этот раз в приемном нас не задержали, я едва успел машину отогнать на стоянку. Шутка ли, приехать из дому с открытием шесть сантиметров? А ей еще настойчиво предлагали идти в родильное самой. В ответ на жалобы бросили «Это тебе еще не больно по-настоящему!» Подбодрили, сволочи. Поубивал бы! Рыкнули в два голоса на сестру, та мигом выкатила кресло, и поехали на третий этаж, в родильное отдление.

Родильное отделение

Женю вкатили внутрь, а я остался у закрывшихся дверей ждать. Как раз успел отзвонится Жениной маме, сказал, что мы поехали рожать и уже в больнице, все подробности опустил – зачем волновать. И так мамы мужественно обещали ждать и не приезжать на роды.
Вернулась сестра, сказала номер родильной палаты (о комнате «родов в домашней обстановке», понятно, речи уже не шло), и я побрел по извилистому коридору для посетителей. Долго стучал в нужную дверь, все не впускали, в голове зароились страхи – а вдруг с Женей никого нет? а вдруг меня не впустят?
Впустили. Впустила очень милая акушерка Орли. С ней мы и родили Дрора, и спасибо ей за спокойствие и чуткость. За то время, что меня не было, Женя задала акушерке главный вопрос: чего ожидать? Ответ звучал мягче и спокойнее, чем в приемной, но суть та же: на раскрытии 8-9см. будет больнее, чем сейчас. Последняя попытка уговорить себя потерпеть еще не вышла, Женя попросила эпидураль. Буквально через четверть часа пришел анестезилог – а ведь до того еще надо было физраствору с литр влить. Эти четверть часа почему-то в комнату постоянно входили-выходили какие-то врачи и не врачи, нам многократно задавали один и те же вопросы о ходе беременности, было как-то суматошно, Жене терпеть было незачем, и она кричала в полный голос, жалко ее было до слез. Анестезиолог был приятен и мил, уж не знаю, это профессиональное качество анестезиологов, или нам такой попался. Меня, вопреки ожиданиям, не выгнали, и я видел, как Женька мужественно выполняет распоряжение выгнуть спину и лежать неподвижно во время схватки, сначала для тренировки, а потом те три минуты, что длится операция. Я аж прослезился от умиления и гордости.
«Схватилось» очень бысто, минут за пять, и уже в десять мы с акушеркой спокойно могли заполнять все необходимые бланки. Анестезия оказалась замечательная – боли не было, но двигать ногами и самостоятельно менять позу на кровати Женя могла.
Вскоре она заснула, акушерка вышла. Мне хотелось вытянуть ноги, и я попробовал прикорнуть в «кресле для мужей», но категорически не сиделось. Перепаковывал и переставлял на столике вещи, бродил по едва освещенной комнате, вдумчиво рассматривал графики схваток и сердцебиения младенца на бесконечно удлинняющемся рулоне, разбирался в сделанных на копьютере слежения пометках. Тихо играли принесенные с собой диски с индейскими и африканскими песнями-плясками, телевизор без толку висел в углу – слишком недолго мы были в комнате, чтоб настолько заскучать. Комната, кстати, была уютная, не слишком большая, не очень похожая на больничную и без столь любимой другими больницами фиолетовой гаммы. Воспользоваться туалетом-душем в палате Женя не успела, там "отметился" я - голову помыл над раковиной. Женя просыпалась, беседовала со мной, изумлялась своим ногам «ой, они наощупь как булки» - что бы это ни значило. Заходила акушерка, подливала жидкости, меряла давление. Когда ставили катетер (жидкость-то вливают, а в туалет с эпидуралем не встанешь), пришлось отвернуться. Посозерцал вещи, вспомнил про сэндвичи, поел. Потихоньку расслабился настолько, что даже подремал в кресле пять минут.
К полудню анестезия стала отходить, после полного расслабления даже небольшую боль терпеть было категорически неохота, получили новую процию эпидураля. Поболтали, подремали, прихваченную с собой книжку так в руки и не взял.
В час двадцать Женька снова забеспокоилась, анестезия отходила. Акушерка сказала, что открытие почти полное, можно и добавить эпидураль, но лучше не надо, чтобы Женя смогла полностью владеть своим телом, когда малыш полезет наружу; голова его между тем уже здорово опустилась. Началась суматоха, появилась еще одна акушерка и врач, открытие проверяли снова, начали искать околоплодный пузырь, чтоб спустить воды. Окзалось, что воды отошли сами, и никто не знает, когда. Условились считать, что это произошло в ванной, и эта неясность врачам сильно не нравилась. От кровати отцепили нижнюю часть, подняли упоры для ног и поручни для рук, на ноги Жене одели смешные чулки-бахилы. Что было дальше, помню смутно, хотя мне было видно куда больше, чем самой Жене. Никаких ширмочек через живот и отвлекающих маневров типа «Жми эту кнопку» не было. Пошли потуги. Женя беспокоилась, что она будет тужится не вовремя, ждала команды от врача – та была как-то неумеренно говорлива, и все не по делу, просила успокоиться, что всегда бесит. Наконец сказали «Давай, каждый раз когда чувствуешь – жми до конца». Я придерживал ногу, поддерживал под спину и голову, пока тужилась, уговаривал не сдерживаться и не «душить» крик. (Откуда-то слышалось «А-а-а», похожее больше на распевку, чем на крик боли; тут я позавидовал и начал на Женьку злиться – зачем дыхание не тренировала).
Врач начала объяснять, как дышать, но тут уже вылез лоб, еще через минуту к Женькиному крику присоединилось негромкое квакание. Еще две потуги – и огромная голова вылезла целиком, красно-синяя и слегка закаканная. Акушерка сказала, что малыш мог наглотаться мекониальных (закаканных) вод, это опасно и ему нужно прочистить дыхательные пути. Его вывинтили из мамы, обрезали пуповину, завернули и унесли с сумашедшей скоростью, мы и мигнуть не успели.
Буквально через минуту (14:15) обсушенный и укутанный Дрорка уже лежал у мамы на животе. Оказалось, все в порядке, и покакать он успел уже на выходе. На всякий случай ему потом делали анализы крови и два дня давали антибиотики. Дрорку взвесили, положили подогреться и приложили маме к груди, он тут же радостно зачмокал. Еще с час Женьке и малышу дали отлежаться, он переходил из моих рук маме на пузо и обратно. Женю начали зашивать. Оказалось, в какой-то момент акушерка сделала разрез, я и не заметил, когда. Хотя в самый разгар процесса она говорила, что пока что все растягивается хорошо, она продолжает массаж с нашим маслом и, быть может, обойдется без разреза. Выбежал в коридор, позвонил и доложился кому-то из мам. Потом малыша забрали, сказали покормить вечером. Женю перекатили долеживать в «запасную» родильную комнату. Она подремывала, постоянно заходили какие-то врачи-сестры, что-то проверяли, часто – болезненно. В этой комнате был копьютер, я вышел в сеть, но по такому торжественному случаю писать латиницей не хотелось, а пользоваться конвертером не было сил, так что отчет всему свету задержался.
Наконец, нас забрали к роженицам, кровать закатили в комнату на двоих, по Женькиной просьбе поставили к окну. Я распаковал и расставил все вещи, узнал рапорядок дня – приемные часы, время лекций для мам и т.д. Женька заснула и я уехал домой, отсыпаться, готовиться к приему, и оповещать о событии весь белый свет. Впрочем телеграф друзей и родственников работал хорошо – спустя два часа после моего звонка родителям, очень многие в Израиле и за рубежом уже были в курсе.

Послеродовое отделение.

Двое положенных суток Женя с Дрором отлежали в послеродовом отделении. Что и как там было, я знаю мало – был каждый день по паре часов в неприемное время, полагаясь на мам, пап, дядей и тетей, который не дадут Женьке скучать и помогут при необходимости. Я в это время или вышагивал по квартире, пытаясь составить план действий, или собственно готовился к появлению Дрорки дома – как-то мы расслабились накануне и многое оказалось неготовым. Так что закупался, мыл-убирал, собирал кроватку и коляску с помощью вызванных для ускорения процесса родителей. Одной из дополнительных задач стала эвакуация из Жениной палаты букетов – родные, друзья и коллеги совместными усилиями перевезли туда небольшой цветочный магазин.
Роддом 'Ихилов' мы выбрали, среди прочего, за ненормированное нахождение ребенка с матерью – можно быть вместе 24 часа в сутки, не подписывая никаких обязательств, а можно в любой момент 'сдать' ребенка в детскую комнату. Были и другие очень приятные и полезные вещи – например, сестры, проходившие каждые пару часов по комнатам с предложением любой необходимой помощи, так что отлеживаться было гораздо легче, чем если бы приходилось, например, самой возить ребенка.
Дрор в своей пластикой кроватке-корзинке спал, возился, квакал, глаза непонятного цвета еле были видны из-за припухших век. Женька себя чувствовала довольно паршиво, первую ночь она спала отдельно, кормить не встала, и Дрошку накормили смесью. Утром оказалось, что одного раза было достаточно, чтоб запутать ребенка и он забыл, как сосать. За одну сессию консультант по ГВ не смогла научить и Женю и Дрошку примеряться друг к другу, зато днем на них напала целая группа консультантов-стажеров и в восемь рук они приложили ребенка, как надо. Впрочем, Женька говорит, что оконачательно разобраться, что к чему, ей помогла просто медсестра детского отделения, а на теоретических лекциях ей приходилось выслушивать прямо противоположные утверждения от сотрудников больницы и детской консультации.
Лекции по уходу за ребенком мы не получили, что довольно-таки напрягло молодых родителей. Но во время выписки медсестра за десять минут провела краткий инструктаж (в скобках – не все советы одинаково полезны, например идея одевать ребенка в Израиле летом в два слоя, и так - до наступления зимы). Так или иначе, через 52 часа после того, как в больницу зашли двое, из нее вышли трое.

Сейчас Дрошке год. Он высокий и здоровый, любит таскать папины гантели и пить мамино молоко. Надо бы ему сестричку организовать. Попозже как нибудь.